О мозаичной культуре и школе «второго коридора»

Становление современной школы буржуазного общества означало расщепление культурной матрицы школьного образования. Первый, наиболее фундаментальный (для нашей проблемы) вывод социодинамики культуры состоит в том, что буржуазное общество, в отличие от сословных обществ, породило совершенно новый тип культуры — мозаичный. Если раньше, в эпоху гуманитарной культуры, свод знаний и идей представлял собой упорядоченное, иерархически построенное целое, обладающее «скелетом» основных предметов, главных тем и «вечных вопросов», то теперь, в современном западном обществе, культура рассыпалась на мозаику случайных, плохо связанных и структурированных понятий. Живущее в потоке такой культуры общество иногда называют «демократия шума».

Чем отличается выросшая из богословия «университетская» школа от школы «мозаичной культуры»? Тем, что она на каждом своем уровне стремится дать целостный свод знаний о принципах бытия. Здесь видна связь университета с античной школой, которая особенно сильно выразилась в типе классической гимназии. Спор об этом типе школы, которая ориентировалась на фундаментальные дисциплины, гуманитарное знание и языки, идет давно. Нам много приходилось слышать попреков в адрес советской школы, которая была построена по типу гимназии — за то, что она дает «знание, бесполезное в реальной жизни». Эти попреки — часть общемировой кампании, направленной на сокращение числа детей, воспитываемых в лоне «университетской культуры». Через полвека после Ницше эту мысль продолжает В. Гейзенберг: «Образование — это то, что остается, когда забыли все, чему учились. Образование, если угодно, — это яркое сияние, окутывающее в нашей памяти школьные годы и озаряющее всю нашу последующую жизнь. Это не только блеск юности, естественно присущий тем временам, но и свет, исходящий от занятия чем-то значительным» [О соотношении гуманитарного образования, естествознания и западной культуры]. В чем же видел Гейзенберг роль классической школы? В том, что она передает отличительную особенность античной мысли — «способность обращать всякую проблему в принципиальную», то есть стремиться к упорядочению мозаики опыта.

С точки зрения методики преподавания, в школе «второго коридора» (для массы) господствует «педагогика лени и вседозволенности», а в школе для элиты — педагогика напряженных умственных и духовных усилий. Опросы учителей и администраторов школьной системы показали, что, по их мнению, главная задача «полусредней практической» школы — «занять» подростков наиболее экономным и «приятным для учеников» образом. Потому что «они не такие, как другие», в нормальных классах. Социологи даже делают вывод: используемый здесь «активный метод» обучения поощряет беспорядок, крик, бесконтрольное выражение учениками эмоций и «интереса» — прививает подросткам такой стереотип поведения, который делает совершенно невозможной их адаптацию (если бы кто-то из них попытался) к системе полной средней школы, уже приучившей их сверстников к жесткой дисциплине и концентрации внимания. Расскажу о красноречивом случае, когда в одном конфликте выразились фундаментально разные подходы западных и советских педагогов, причем и те, и другие, были коммунистами. Я принимал участие в изучении истории пребывания в СССР испанских детей во время гражданской войны 1936–1939 г. — читал архивные документы, готовил по ним доклад.

В детском доме в Красновидово (Московская обл.) произошел такой инцидент. Испанский подросток, комсомолец, в плохом расположении духа вошел в столовую и крикнул женщине-подавальщице: «Наливай чай, собака!» (скорее всего, он еще плохо понимал ранг русских грубых выражений). Женщина его, конечно, обругала и пожаловалась директору. Его вызвали на партсобрание — совместно советских и испанских педагогов, членов компартий. В архиве лежит подробный протокол собрания. Испанцы начали клеймить подростка именно с классовых позиций: ты грубо обругал трудящуюся женщину, в тебе проснулись худшие инстинкты барчука, сеньорито и т. д. Он стоял, насупившись. Директорша ему говорит: «Вы здесь живете без родителей, родителей вам заменяем мы — учителя, воспитатели, эта подавальщица. И мы требуем от вас сыновней почтительности». Выслушав эти слова, парень зарыдал.

О техникумах и слепоглухонемых

Техникум, аналогии котоpому как будто нет на Западе — вообще важное и еще не оцененное достижение советской сpедней школы.

Советские педагоги не просто доказали на практике, что принцип единой школы может быть реализован на практике. Нормальные дети, при всем различии индивидуальных способностей, вполне могут освоить общую, единую для данной культуры школьную программу весьма высокого уровня. Советские психологи и педагоги создали для этого мощные методологические и методические средства и принципы организации учебного процесса. С помощью этих средств было, например, сделано то, что казалось теоретически невозможным — единую школьную программу смогли осваивать (и затем даже учиться в университете!) слепоглухонемые дети.

О социальном неравенстве и Южнокорейской школе

По мере нарастания в нашем обществе подспудных и зачастую даже неосознанных «антисоветских» тенденций, портились учебные программы, школе навязывались странные нововведения. Так произошло, например, с программой по математике в конце 70-х годов. Но тогда это еще поправлялось. Академик Л.С. Понтрягин даже написал четыре учебника по математике для учителей и заинтересованных старшеклассников. Сам он в 13 лет потерял зрение, и учеба далась ему с большим трудом. И он написал книги, исходя из своего юношеского опыта. Изданные массовым тиражом (по 250 тыс. экземпляров), эти замечательные книги в несколько дней исчезли с прилавков, и найти их вскоре стало невозможно. Конечно, они очень помогли учителям.

Обычно обpащают главное внимание на социальную стоpону дела: единая школа стpемится обеспечить юношам pавенство стаpтовых возможностей, нейтpализовать pазницу социального положения pодителей. Это — важный пpинцип социальной спpаведливости. Но еще важнее то, что единая и «двойная» школы воспpоизводят pазные типы общества.

Здесь стоит сказать, что уравнительность в образовании, реализация принципов единой школы есть общая черта традиционных обществ, а вовсе не изобретение советской власти. Например, после Корейской войны, из политических соображений США помогли модернизации Южной Кореи. Но именно с опорой на свои культурные принципы корейцы сумели эффективно использовать это обстоятельство и совершить исключительно быстрый рывок в индустриализации. Во многом этому послужила система образования, заложенная еще в конфуцианской философии.

В Южной Корее считается, что влияние материальных возможностей семьи на образование детей должно быть сведено к минимуму. Ярко выражено подозрительное отношение и властей, и общественного мнения к любой элитарности в образовании. Школьная программа едина для всей страны, ученики даже старших классов очень ограничены в возможности выбора факультативных предметов. Специализированных школ с углубленным изучением отдельных предметов почти нет. Старое конфуцианское образование было широким, общегуманитарным, специализированная подготовка не приветствовалась. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые люди должны иметь равное право на образование независимо от доходов родителей. Государство даже периодически ведет кампании борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам в вуз. Борьба эта, в общем, безуспешна, но важна именно установка, официальная моральная норма

Кстати, а вот что пишет сам Понтрягин в журнале Коммунист о математике и качестве ее преподавания:

Мое внимание привлекло в школьном учебнике определение вектора:

Вместо общепринятого и наглядного представления о нем как о направленном отрезке (именно такое определение, например, сохранилось и в "Политехническом словаре". М., "Советская энциклопедия", 1976, стр. 71) школьников заставляют заучивать следующее: "Вектором (параллельным переносом), определяемым парой (А, В) несовпадающих точек, называется преобразование пространства, при котором каждая точка М отображается на такую точку М1, что луч ММ1 сонаправлен с лучом АВ и расстояние [ММ1] равно расстоянию [АВ]". В.М. Клопский, 3.А. Скопец, М.И. Ягодовский. Геометрия. Учебное пособие для 9 и 10 классов средней школы. 6-е изд. М., "Просвещение", 1980, стр.42.

В этом сплетении слов разобраться нелегко, а главное — оно бесполезно, поскольку не может быть применено ни в физике, ни в механике, ни в других науках.

Кто учился на всяких приматах и физтехах(как я) отлично поймет о какой проблеме идет речь. Кстати, тому кто хоть раз пытался заниматься по учебниках Колмогорова, будет интересно узнать что думает о Колмогорове сам Понтрягин

Обязанность учиться и ручной труд

В начале 70-х годов в СССР был законодательно предписан переход к всеобщему и обязательному среднему образованию. Социальная база «общества знания» становилась не только массовой, но и всеобщей. В отличие от рыночных систем образования в советской школе учиться было не только правом, но и обязанностью — так же, как у взрослых труд был и правом, и обязанностью (и то, и другое устраняется свободой контракта в рыночном обществе). Обязанность учиться распространялась даже на подростков, отбывающих заключение в воспитательно-трудовых колониях.

Следующее отличие от западной школы в том, что советская школа была тpудовой, в то вpемя как западную можно считать антитpудовой. Суть этого pазличия не в том, что там pастят белоpучек, а у нас — pаботяг. Быть может, даже бывает наобоpот: школьники, пpиучаемые молиться доллаpу, не гнушаются подpаботать. Мы говоpим сейчас не о дефектах pеализации пpинципов, а о самом пpинципе. А суть его в том, что в нашей школе тpуд пpедставлялся не пpоклятьем человека, а делом чести и даже духовного подвига — «воля и тpуд человека дивные дива твоpят».

А на Западе в учебных пpогpаммах сама тема тpуда является табу — тpуда как будто не существует, говоpить о нем нельзя. Если в задачах и упpажнениях и возникает тема «pаботника», то pечь идет о садовнике, добpом булочнике или, на худой конец, о стаpательном алжиpце-эмигpанте Али, котоpому «патpон» дал хоpошее место. Французские социологи в своей книги приводят выдержки из школьных текстов, в которых затрагивается тема трудовой деятельности человека — отличие от советских учебников впечатляет.

Виднейший американский социолог Р. Мертон отмечает очень важное качество массовой культуры США, о котором нам как-то мало известно: «Нелюбовь к ручному труду почти в равной степени присуща всем социальным классам американского общества». Здесь надо вспомнить мысль, которую настойчиво повторял К. Лоренц — именно ручной труд служит важным условием сохранения в сознании и культуре традиций и способности к уважению. Тpуд в западной школе мифологизиpован, школа совеpшает пеpвую pаботу по отчуждению человека от тpудовой pеальности (как, впpочем, и искусство — трудно вспомнить амеpиканский фильм, где героями были бы дояpка на феpме или pабочий в цехе).

Наша школа, напpотив, стpемилась это отчуждение пpеодолеть, и это делалось многими сpедствами. Задачами о том, сколько деталей пpоизвела бpигада и об уpожайности пшеницы, экскуpсиями на заводы, встpечами с шефами-инженеpами. В школе, где я учился, были дети из рабочих семей, почти все они хорошо знали завод своих родителей и на уроках применяли это знание без всяких ужимок, как нечто нормальное и достойное — спорили с учителем физики о том, как идет резание металла, рассказывали, как устроена фреза. Не говорю уж о сельских школах. А для западного школьника встреча с реальностью труда крестьянина — редкое событие. Сейчас ради экологии стали практиковать визиты фермеров с животными в колледжи, и это становится сенсацией. Сын моего друга в Испании однажды прибежал домой и кричит: «Мама, корова существует!». А он думал, что это что-то вроде черепашки-нинзя, персонаж мультиков.

А я-то думаю почему вдруг у нас валом товарищей которые хотят стать белыми воротничками — давить на кнопки в уютненьком офисе, а вот починить кран в ванной, или чего хуже починить табуретку на кухне — это конечно же непрестижная работа. То же относится к слесарям, плотникам, сантехникам, электромастерам — старых кадров все меньше, а новых нету, потому что «не модно»

Ну и самое главное отличие западной школы:

Суть, повторяю, в том, что школа была направлена на создание «общества труда», а не «общества потребления». Конечно, школа не всесильна — мы говорим об ориентире. Но и сделано было не просто много. Только начиная утрачивать то, что было сделано, мы поймем, какое было создано благо. Даже не благо, а данная всем огромная роскошь — жить в обществе, не расколотом враждой в связи с трудом, то есть, враждой классовой.

О доносах и самостоятельности

Уклад советской школы был ориентирован на развитие способности к сотрудничеству, а не конкуренции (это иногда называли «воспитание в коллективе» — думаю, не совсем точно, ибо коллектив коллективу рознь). Ури Бронфенбреннер излагает результаты эксперимента социальных психологов, проведенного в ряде стран. Изучались воспитанники интернатов в возрасте 12 лет. Он пишет:

«Ответы учеников сравнивались с ответами нескольких сотен их сверстников из детских домов Швейцарии, страны, где еще со времен Иоганна Песталоцци была разработана теория и практика группового воспитания, но отсутствовал и даже отрицался коллективный метод.

Эксперимент требовал следующего: каждый ученик должен ответить, как бы он поступил, узнав, что его одноклассник или друг совершил недостойный поступок. Была предложена 21 ситуация с разнообразными видами плохого поведения… В каждой ситуации ребенку разрешали выбрать один вариант из предложенных ему действий:

• пожаловаться взрослым
• рассказать об этом другим детям, чтобы они помогли ему воздействовать на товарища
• самому поговорить с другом и объяснить ему недостойность поведения
• ничего не предпринимать, считая, что это его не касается

После проведения эксперимента, но до анализа результатов, мы опросили воспитателей и педагогов каждой страны, какие ответы они надеются получить… Советские педагоги высказали единодушное мнение, что ребенок 11–13 лет прежде всего постарается сам урезонить своего друга. Если же его попытки не увенчаются успехом, призовет на помощь коллектив. У швейцарских педагогов единой точки зрения на этот вопрос не оказалось.

Результаты исследования показали следующее: в большинстве своем (75%) советские дети ответили, что сами бы поговорили с нарушителем дисциплины. Только третья часть швейцарских детей выбрала этот вариант, 39 % предпочли пожаловаться взрослым, к ним присоединились 11% русских учеников. 12% русских и 6% швейцарских детей решили, что надо обратиться за помощью к сверстникам. Последний вариант: «ничего не предпринимать, так как это меня не касается» — предложили 20% швейцарских и всего 1% советских детей».

Раздел книги, посвященный советской школе, У. Бронфенбреннер завершает выражением надежды, причем высказанной как бы от имени мирового сообщества психологов-педагогов:

«Мы вправе ожидать, что советское общество будет всегда опираться на детские общественные учреждения, в которых будут широко применяться проверенные временем методы коллективного воспитания, правда, с учетом особенностей личности.

Это, как нам кажется, означает, что советские дети в сравнении с американскими все же будут менее самостоятельными. Но это также означает, что они не будут проявлять бунтовщических, агрессивных настроений, не будут выступать против взрослых и не вырастут преступниками. Когда я был в Советском Союзе с семьей, то с изумлением и радостью обнаружил, что улицы Москвы и других городов ни днем, ни ночью не таят в себе опасности для жизни женщин и детей. Говорят, так когда-то было и в Нью-Йорке».

Этот эксперимент, проливает небольшой луч света о теме «стукачества» в наших краях. Эта незаметная культурная особенность вводит многих эмигрантов в ступор. Кроме этого, он частично обьясняет некоторую пассивность граждан ex-USSR, ожидание «команд сверху» и колоссальный запас терпения по отношению к всяким беспределам вокруг.

О безработице и детях

Когда человек теряет работу, первой жертвой становится его сын-подросток. Он пополняет ряды наркоманов и преступников, даже если материальных лишений семья еще не ощущает. Это — один из важнейших выводов многолетних исследований безработицы в США. Готова ли наша школа к тому, чтобы морально помочь детям завтрашних безработных? Похоже, что не только не готова, а и сама становится инструментом раскола и страданий в среде детей и подростков.

А ведь учительство пошло на этом пути дальше — оно молчаливо согласилось с тем, чтобы школьное образование перестало быть всеобщим. Без шума отняли огромное завоевание, сразу отбросив Россию в разряд быстро отстающих стран. И никакими экономическими соображениями это оправдать невозможно — вложения в квалификацию рабочей силы везде и всегда являются самыми рентабельными. Но дело и не в экономике. Сегодня, в отличие, скажем, от начала века, отлучение от образования есть выбрасывание из общества. А переход к платному образованию есть неминуемое отлучение от него значительной части подростков, их десоциализация.

У. Бронфенбреннер подчеркивает, что эффективные методы успешной социализации детей, принятые в советской школе не являются чем-то неведомым, они прекрасно известны западной психологической науке. Дело в общественном строе, который предопределяет возможность или невозможность их применения в практике. Раздел своей книги об американской школе он заключает маленьким резюме «Еще раз о советском воспитании». Он пишет:

«Мы завершили анализ важнейших факторов, влияющих на поведение и развитие детей. Исходя из полученной перспективы представляется целесообразным вновь коротко остановиться на советских методах воспитания и рассмотреть их в свете тех принципов педагогического вмешательства, которые мы сформулировали. При этом нельзя не подчеркнуть, насколько широко осуществляются эти принципы в практике советского воспитания. Забота о питании и здоровье беременных женщин и новорожденных, применение в значительных масштабах моделирования позитивного поведения, массовое привлечение подростков и взрослых к работе с детьми младшего возраста, сознательное использование влияния коллектива при подкреплении желательного поведения, воспитание даже у маленьких детей чувства ответственности во имя общих целей класса, школы и района — вот та педагогическая стратегия, которая представляется наиболее эффективной с точки зрения воздействия на процесс социализации ребенка.

Обращает на себя внимание тот факт, что большинство исследований, которые мы использовали для обоснования наших принципов, было проведено на Западе. Изучая интересовавшие нас вопросы, мы пришли к выводу, что социальная психология получила в Советском Союзе статус узаконенной дисциплины лишь в конце пятидесятых годов, а систематические экспериментальные исследования в этой области стали появляться еще позже. Таким образом, мы столкнулись с парадоксом: принципы, которые ученые на Западе исследовали и в значительной степени ограничили стенами лабораторий, русские открыли и применили в национальном масштабе» [4, c. 126].

Обучение vs. Образование

Школа занята образованием народа. Ее главная задача — не обучение, а образование. Как следует из самого смысла этого слова, образование есть создание из ребенка частицы народа, причем народа именно данной, вполне конкретной страны. Российская школа из детей образует людей, соединяющихся в народ России, а не США или Люксембурга. Система образования имеет целью воссоздать, воспроизвести в новом поколении общество и культуру. Школа выполняет эту задачу методами обучения и воспитания, и эти методы связаны неразрывно. Учитель и соученики-однокашники передают ребенку те знания, умения и образ мыслей, которые считаются необходимыми в данном обществе, а также те понятия о добре и зле, нормы поведения и запреты, которые соединяют людей в одно общежитие, определяют жизнеустройство в этом обществе. Все это и составляет то «культурное ядро» общества, которое школа сохраняет и передает из поколения в поколение. Можно сказать, что школа — это «генетическая матрица» культуры, на которой воспроизводятся последующие поколения.

А вот отличный ответ на вопросы из серии «да зачем мне нужен был этот институт? ничего из того чему учили сейчас все равно не применяю». Многие мои друзья и знакомые любят подобным образом «оправдывать» свои 5-6 лет жизни в университете.

Напомним высказывание Гейзенберга: «Образование — это то, что остается, когда забыли все, чему учились». Конечно, люди забывают формулы. Но остается тот интеллектуальный опыт, который подросток получил, разбирая вместе с учителем выведение формулы sin(2x). Тот, кто этого опыта не имеет, исключен из культуры, включающей в себя такие интеллектуальные навыки — они имеют фундаментальный характер.

Социальное неравенство по качеству образования

Здесь упоминаются интересные факты о США в сфере образования:

При сегрегации населения по качеству образования предъявлять одинаковые требования (как это заложено в доктрине ЕГЭ [украинский аналог — ВНТ]) к выпускнику платного московского лицея, где преподают профессора, и к выпускнику сельской школы, где один учитель преподает и физику, и химию, и математику — значит создавать резкое неравенство в доступе к высшему образованию. Так отсекают от него талантливую молодежь из глубинки. Ректор МГУ, академик В.А. Садовничий — кстати, сам поступивший в университет после сельской школы — говорил, что и сейчас еще самое лучшее пополнение ведущий вуз России получает из глубинки. Теперь именно этот источник будет загублен в первую очередь.

Отказ от принципа единой школы автоматически снимает с государства ответственность за программы — учебные планы перейдут под контроль попечительских советов, так что и спросить будет не с кого. В этих советах главную скрипку будут играть денежные мешки, «спонсоры», российский «частный капитал». Его социальные установки и культурные стереотипы противоречат самому духу «общества знания», как это проявилось уже в отношении к науке. Уж что-что, а школу в руки «новых русских» никак нельзя было отдавать.

Здесь реформаторы были обязаны сообщить, как обстоят дела в той стране, которую они берут за образец. Что происходит в США, где учебные планы разрабатывают частные компании, а принимают местные попечительские советы? Недавний пример — письмо 200 ученых: физиков, химиков, математиков, в том числе Нобелевских лауреатов, в газету «Вашингтон Таймс». Они собрали 70 тыс. долларов и на правах рекламы напечатали на целой странице газеты письмо, где анализируют школьные программы по математике, рекомендованные Министерством образования США. Учебники, составленные по этим программам, полны ошибок, а до 4-го класса рекомендуется совсем не использовать учебников, объясняя материал на пальцах, кубиках, карточках. Многие программы не включают деления дробей и умножения многозначных чисел.

В этих программах ни одной теме не посвящено более двух уроков подряд. Один день изучают сложение, на следующий день — симметрию, затем координаты, потом свойства трехмерных фигур, потом дроби, на следующий день деньги, потом вычитание, шкалу термометра, потом таблицы. Потом снова сложение. Стройной системы в головах учеников не создается. Нет времени остановиться, подумать, понять. Потому-то обучение сложению продолжается с первого до шестого класса. По мере продвижения в этот калейдоскоп добавляют умножение и деление.

В своем письме ученые заявили, что невозможно было разработать ничего хуже. Но министр не отозвал учебники. Он ответил, что рекомендации государства не обязательны и школьные округа сами вольны следовать им или нет. Ученых, написавших письмо, обвинили в непонимании школьной специфики и пренебрежении нуждами бедных и расовых меньшинств. И даже в элитарном эгоизме — мол, они хотят заставить общую школу обучать тому, что надо знать только элите.

Общее снижение качества школьного образования

Важнейшим препятствием для выхода из кризиса становится и резкое снижение качества образования детей из благополучной части общества. Это — неизбежное следствие отказа от программных принципов российской школы. То, что на Первом съезде работников просвещения в 1918 г. учителя приняли выстраданное русской культурой решение о создании в России единой общеобразовательной школы и обязательном обучении, на целый исторический период укрепило нашу страну и материально, и духовно. Школа университетского типа — для всех детей!

Это благо мы утратили — и возвращается к нам неграмотность подростков, лишенных школы, и полуграмотность тех, кому судьба определила учиться в «школе для массы», школе «второго коридора». Академик В.И. Арнольд в статье «О состоянии образования в различных странах мира» писал:

«Американские исследователи-образованиеведы выяснили, что разделить 1 и 1/4 на 1/2 могут лишь лучшие из учителей арифметики в их средних школах (число этих «лучших» учителей составляет всего 1 % от числа всех). Представители фирмы «Боинг» из Сиетла, приезжавшие недавно в Москву, рассказывали, что не могли бы поддерживать высокий технический уровень своих разработок без помощи иностранцев, подготовленных лучше, чем американские школьники, — японцев, китайцев и русских, которых в школах до сих пор продолжают учить как основам фундаментальных наук, так и умению думать и решать нетривиальные задачи. Но фирма опасается, что американизация обучения вскоре ликвидирует и этот источник кадров, и хотела бы помочь сохранить в России высокий уровень школьного образования».

Тут Кара-Мурза, цитирует Арнольда — статьи которого об образовании тоже нужно прочитать.

Тесты vs. Экзамены

Когда в конце 60-х годов на Западе началась волна разработки и применения формализованных количественных методов оценки сложных видов деятельности, вопрос о методологической обоснованности этих подходов какое-то время был в центре внимания ученых и философов.

Лауреат Нобелевской премии О.Н. Хиншельвуд писал:

«В настоящее время существует опасность, что может возникнуть серьезная путаница в том, каким образом общество, находящееся под влиянием силы научного метода, но имеющее мало интуитивного чувства практики настоящего ученого, сможет установить критерии меры и количества для качественных вещей, к которым они неприложимы. Если количественные измерения действительно приложимы — очень хорошо. Однако все еще имеется искушение там, где это не может быть сделано, произвольно заменять хорошие, но субъективные критерии явно худшими только потому, что эти последние могут быть представлены в данных числовых измерений и рассматриваемы механически.

Стремление поступать подобным образом еще более возросло в связи с модой вводить информацию в вычислительные машины… В самом деле, если вы введете в машину разумное, то и получите разумный результат. Однако, к несчастью, если вы введете неразумное, то получите не имеющее смысла решение, которое будет еще менее разумным, так как не будет сразу распознано в качестве чепухи, каковой оно в действительности является…

Защитой ложного количественного подхода не будет также и то, что мы часто не знаем лучшего выбора. Если не известно, каким путем достичь правильного суждения, то лучше уж принять факт как таковой и не делать положение хуже, чем оно есть, путем симуляции. Я считаю, что замена трудных качественных суждений неадекватными механическими данными не является рационализацией или эффективностью или же беспристрастностью и объективностью, а просто представляют собой весьма печальное отсутствие ответственности»

Экзамены — важнейшая часть школьного образования, венец учебы, наполненный множеством смыслов. Принятый в нашей школе экзамен в форме диалога — и в письменной форме, и в разговоре школьника с комиссией — был нашим национальным достоянием. Он позволял оценить и запас усвоенных школьником знаний и, что более важно, владение навыками познавательной деятельности. При этом диалог позволял отсеять «шум» несущественных недочетов или слабостей ученика, которые могут быть легко устранены в ходе интеллектуальной тренировки. Такой экзамен активно выискивал в общей массе подростков, способных и устремленных к знанию и творчеству. Именно это открыло доступ к высшему образованию в лучших вузах страны способной молодежи из глубинки. Их знания и умения не подвергались той шлифовке, которую дают столичные школы и репетиторы, но экзамен в режиме диалога нейтрализовал этот фактор. ЕГЭ эту возможность устраняет.

О доказательствах в математике

В статье «Антинаучная революция и математика» академик В.И. Арнольд пишет:

«Особенно опасна тенденция изгнания всех доказательств из школьного обучения… Тот, кто в школе не научился искусству доказательства, не способен отличить правильное рассуждение от неправильного. Такими людьми легко манипулировать безответственным политикам. Результатом могут стать массовый гипноз и социальные потрясения» .

Ориентация на знание массы разрозненных фактов, провоцируемая ЕГЭ, лишит школу установки на систематизированные знания, устранит из программ обучение логическому обоснованию изучаемых понятий и представлений, сделает ненужным формирование целостной картины мира. Именно целостное представление о предмете, умение анализировать и находить внутреннюю логику процессов отличало выпускников советской школы от их западных сверстников. Именно поэтому так были востребованы на Западе советские и прошедшие еще советскую школу российские специалисты и ученые. Именно эти содержательные стороны российской школы будет подавлять тестирование.

На собственном опыте, могу лишь подтвердить, что доказательства — далеко не самая приятная часть в изучении математики. Еще в физмат группе лицея я всегда задавался вопросом зачем это надо вообще? Тем не менее, со временем— вопросы на которые отвечает доказательство в математике, я начал ставить по отношению к сущностям далеким от математики. Вопросы типа «Почему это верно? Откуда это следует? » прочно вошли в привычку. Все вместе, это вырабатывает определенное устройство мышления.

Изменение принципов воспитания и сексуальная революция

Важным элементом школьной реформы как части общей трансформации российского общества стала смена установок в воспитании детей и подростков. «Мягкое» изменение заключается в том, что функция воспитания шаг за шагом вытесняется из сферы ответственности школы. В 90-е годы это шло под лозунгом «деидеологизации» и выразилось в переходе к «ценностному плюрализму». Например, были якобы устранены все ориентиры при разработке школьных учебников истории. В реальности это было средством создания «контролируемого хаоса» в сознании учащихся.

Юристы и психологи писали в 1991 г.:

«Подростки потеряли интерес к привычным общественным ценностям и институтам, традиционным формам проведения досуга. Они больше не доверяют миру взрослых. Не случайно стремительно растет армия ничем не занятых подростков (с 1984 г. она увеличилась в шесть раз). В пресловутых молодежных «тусовках» неминуемо наступает сексуальная деморализация несовершеннолетних девушек»

Важное место в программе «смены менталитета общества через школы» заняла сексуальная революция. Разрушая отрицательное отношение к демонстративной половой распущенности и проституции, бывшее в советском обществе важным нравственным стереотипом, пресса расшатывала «культурное ядро» общества.

В 2003 г. в Петербурге возникла напряженность в связи с выпуском в продажу порнофильма «Школьница-2». Шок вызвал тот факт, что съемки фильма проводились в конкретной школе № 193 в Гродненском переулке Центрального района Петербурга. Ученики и их родители увидели на экране знакомые кабинеты и классы, стенгазету на стене, выставку детских рисунков. Увидели парты и столы, на которых разыгрывались порнографические сцены. Когда возмущенные родители пришли в школу и пригласили педагогов тоже просмотреть фильм, то многие из учителей плакали, а с некоторыми был сердечный приступ. Плакали не только от оскорбления, но и от бессилия.

Прямо целый конспект получился, кто дочитал до этого места — респект и уважуха